Гражданин тьмы - Страница 16

Я все еще сидел с открытым ртом, когда вернулся официант. Поставил на стол миску с дымящимся варевом, стакан сока. Обтерев о рукав, положил крупное яблоко. Хлопоча, дважды задел меня локтем - по плечу и по уху. Я возмутился:

- Поосторожней нельзя? На что он ответил:

- Кушать подано, господин хороший.

Я с опаской заглянул в миску, принюхался: сытный запах бобовых и протухлого мяса. Зыкина уже одолела свою порцию и приступила к соку. Пила мелкими глотками, тупо уставясь в пространство. Я вторично к ней обратился:

- Кажется, гороховый супец, да? Как он на вкус? Певица скосила глаза, почмокала губами. Глухо прогудела:

- Чего... надо?

- Ничего, спасибо.

На нас никто не смотрел, как и на Чубайса, продолжающего деловито ублажать постанывающую бабенку. Я решил рискнуть: поесть все равно надо, желудок сигналил. Зачерпнул полную ложку густого горячего варева и смело отправил в рот. В первое мгновение показалось, что рот слипся, как от смолы, потом в мозгу вспыхнуло такое же ощущение, как если бы я ненароком слизнул с ложки всю блевотину мира. Преодолев первый рвотный спазм, я закрыл лицо ладонями, вскочил на ноги и ринулся прочь из столовой.

6. МЕДИЦИНСКИЕ АСПЕКТЫ

Со мной беседовал старший наставник Зиновий Робентроп, по кличке Ломота. Кличку, видимо, ему дали за то, что его как-то странно кособочило. Громоздкий, тучный, желтоликий, он ни минуты не мог посидеть спокойно. Хватал себя за разные места, резко оглядывался, приседал, щипал ухо, корчил рожи, но все это никак не отражалось на течении его мыслей.

С момента поселения в хоспис прошло дня четыре или пять, точно не скажу. Я немного приспособился к здешним порядкам и уразумел главное: законы, которые действуют в мире, оставленном за забором, в хосписе не имеют ровно никакого значения. Все, что происходило вокруг, напоминало смутное похмелье, когда человек с болезненным напряжением пытается отличить явь от сновидения. Я еще сохранял способность оценивать ситуацию более или менее трезво, но сознавал, что окончательное смещение сознания куда-то в тупиковое пространство - всего лишь вопрос времени. Пока я проходил начальный курс терапевтического, оздоровительного лечения, утром и вечером мне делали уколы, притуплявшие эмоциональные реакции. Сердце не болело, душа не тосковала, и я радовался каждому новому дню, как неурочному празднику, отпущенному судьбой. Медленный, неуклонный слом психики сопровождался приятными ощущениями: будто я раз за разом все необратимее сливался с изначальной общечеловеческой матрицей вселенского знания. Или иначе: по чьей-то доброй или злой воле приближался к купели Господней.

- На вас жалоба, сэр, - укорил старший наставник, как бы распушив, затем примяв воображаемые волосы на голом черепе, - Нехорошо.

- От кого жалоба?

- Не догадываетесь?

Я изобразил предельное напряжение ума.

- Не могу представить, Зиновий Зиновьевич. И серьезная жалоба?

- Серьезнее не бывает... Извольте объяснить, сэр, где вы были сегодня ночью?

- Как где? У себя в комнате, меня же запирают.

- А вот и нет. - Наставник торжествующе хлопнул в ладоши. - Не у себя в комнате и каким-то образом запоры отомкнули... Жалоба от мойщицы Макелы. Знаете такую?

- Да. Черная, здоровущая. Мы с ней приятельствуем.

- Обидели бедную женщину, сэр. В пятом часу утра ворвались в девичью спаленку, набросились, порвали бязевую рубашку с рюшами и изнасиловали. При этом выкрикивали похабные слова типа: "эфиопка", "сука", "б..." Как прокомментируете, сэр?

То, что я услышал, могло быть как правдой, так и вымыслом. К этому дню я уже ни в чем не был уверен. Но отвечать следовало искренне и по возможности чистосердечно. С Макелой, как и с ее подругой, Настей, у меня установились теплые, дружеские отношения, среди дня они обязательно выкраивали минутку, чтобы забежать ко мне поболтать, выкурить по сигарете. После дезинфекции у меня на теле вскоре проступили странные темно-багровые пятна, как при проказе. Женщины сперва перепугались, потом принесли баночку черной желеобразной мази с резким запахом, обработали пятна - и буквально на наших глазах воспаленные участки кожи сморщились, обросли струпьями и, когда струпья отвалились, просияли металлическим блеском, словно в разных местах на кожу наложили серебряные заплатки. Мойщицы пояснили, что это хороший знак. Значит, обошлось. Оказывается, последствия дезинфекции иногда бывают роковыми. Привыкший к грязи организм реагирует на очищение неадекватно, в нем образуются пробоины, медицинское название "свищ-адаптус", и в таком виде клиент становится непригодным для генетической реконструкции. Происходит естественная выбраковка исходного материала. Честно говоря, мне было приятно видеть, как обрадовались добрые женщины, когда убедились, что беда миновала.

- Не помню, - признался я. - Вы же знаете, господин Робентроп, как действуют препараты в сопровождении электрошока. У меня и раньше были мозги набекрень, а уж теперь полная каша. Я даже не уверен, что сейчас разговариваю именно с вами, а не с кем-то другим из обслуживающего персонала.

Старший наставник энергично почесал у себя в паху.

- У вас, сэр, экзамен на носу. Очень важный. На управляемость. А вы... Ну-ка, напрягите мозжечок. Врет Макела или нет?

- Думаю, не врет. Но скорее всего, говорит не правду.

- Тонкое замечание, ценю. - Наставник осклабился в одобрительной ухмылке, и я осмелился задать вопрос:

- Господин Робентроп, а что мне грозит в случае, если изнасилование имело место?