- Что с тобой сделали? Ты на игле?
- Не думай об этом. Я в порядке.
- А этот, сзади... он измененный?
- Не говори так. Он все понимает. Анатолий Викторович, как вы себя чувствуете?
С заднего сиденья глухо донеслось:
- Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним...
- Шлягер семидесятых годов, - определил Сидоркин. - Забавный дядечка. Но зачем он тебе?
Надин не ответила, закурила. Машина выскочила на пустынное предутреннее Дмитровское шоссе. Погони не было. Слишком все гладко, слишком. Так не бывает. Опыт подсказывал Сидоркину, что если все идет так гладко, то в конце, когда перестанешь опасаться, обязательно ждет ловушка. Но это неважно. Ловушка так ловушка. Он примерно представлял, как она будет выглядеть.
- Одного не могу понять, - сказал он, - как ты уцелела?
- Внешние данные, - призналась Надин. - Кое-кому притянулась. Не хотели портить товар. Антоша, ты вовремя успел.
Ревности он не почувствовал. Это раньше мужчины ревновали женщин и сходили с ума от любви. Теперь другие чувства пришли на смену, более рациональные. Сидоркин охотно порассуждал бы об этом с Надин, узнал ее мнение, но впереди уже показалась Москва - сумрачный, призрачный город, средоточие всех пороков и соблазнов.
- Сейчас заброшу вас на квартиру, будете сидеть до особого распоряжения. Причем безвылазно. Там все есть: продуктишек на три дня, постельное белье. Горячая вода, свет, газ, даже телек. Но по телефону не звони. Только я буду звонить. Услышишь три гудка - трубку не снимай. Потом еще три гудка. На третий раз ответишь.
- И маме нельзя позвонить?
- Никому нельзя.
На заднем сиденье пассажир блаженно замычал.
- Эх, ну зачем нам такая обуза? - опять не выдержал Сидоркин. - У перевоплощенных обратного хода нет. Я наводил справки.
- Не смеши, какие справки? Никто всей правды об этом не знает.
- О чем об этом?
- Антон, умоляю! Я буду полной скотиной, если его брошу.
Переехали окружную. Москва просыпалась тяжко. Редкие фигуры пенсионеров на тротуарах. Это их час. Первый, самый уловистый шмон помоек.
- Антоша, поверь, - заговорила Надин каким-то утробным голосом, - я так тебе благодарна, я все для тебя сделаю! Все, что захочешь.
- Ничего мне не надо, - отозвался Сидоркин. - Радуйся, пока жива.
Стоило ему появиться в конторе, как последовал вызов к Крученюку. Это было странно по двум причинам. Входя в спецгруппу "Варан", он подчинялся полковнику лишь формально и не обязан был перед ним отчитываться. Но это деликатный вопрос, лучше не заострять на нем внимание. Кто кому подчиняется, дело десятое. Полковник Крученюк внимал лишь тем аргументам, которые получал из какого-то иного штаба, расположенного отнюдь не в их ведомстве. Вторая странность: вызов передал дежурный капитан Симе-нюк прямо в вестибюле. Сказал, криво ухмыляясь:
- Ну, Антон Иванович, кажется, ты влип. Беги к деду, он рвет и мечет.
С чего такая спешка? Оставалось предположить, что люди из "Дизайна" за ночь успели его идентифицировать. При неограниченных возможностях господина Ганюшкина это вполне реально. Но очень худо. Ох как худо...
Крученюк поздоровался вежливо, даже предложил сесть, потом сухо спросил:
- Где шляетесь, майор? Никто вас не может найти.
- Болел, товарищ полковник. Шибко занемог.
- И где изволили болеть? Домашний телефон не отвечал.
- Практически был в коме. Не брал трубку.
- Наглеете, майор, да? - Темные пытливые глаза худощавого полковника и простодушный взгляд Сидоркина на миг встретились, как собака и кот на узкой тропе.
- Товарищ полковник, чем я провинился? Больничный в порядке, еще на три дня выписан... Я досрочно вышел с температурой, как фанатик сыска.
- Советский пережиток.
- Знаю, что пережиток, но бухгалтерия оплачивает.
- Вот что, майор, я давно за вами наблюдаю, и впечатление складывается удручающее, честно скажу. Какой-то вы внутренне разболтанный. Вечно что-то себе на уме. Поэтому прошу, когда в следующий раз надумаете болеть, докладывайте мне лично.
- Слушаюсь, Павел Газманович.
Он сознательно вел себя немного развязно, но не для того, чтобы нарваться на неприятность. Напротив, с училища приученный к воинской дисциплине, впитавший ее в кровь, он всегда инстинктивно следовал уставным отношениям, но с Крученюком - особый случай. Неизвестно откуда взявшийся полковник сам не был военным человеком ни по букве, ни по духу. Можно только удивляться, что тот, кто прилепил ему звание, не дал сразу генерала или маршала, а почему-то ограничился полковником. С Крученюком проще поладить, если слегка дерзить. Тех, кто ему не дерзил, он вообще не считал за людей и часами мучил у себя в кабинете лекциями на абстрактные темы, к примеру о том, почему наемная армия, как в Штатах, намного боеспособнее, чем наша. Сидоркин никогда не позволил бы себе никаких вольностей в беседе со своим непосредственным командиром полковником Саниным, возглавлявшим "Варан". По той простой причине, что уважал Санина и в душе признавал, что до Санина ему еще тянуться и тянуться. Тот был рыцарем без страха и упрека, хотя душа у него обуглилась до черной головешки. Но где сейчас Санин? Полтора месяца от него нет вестей, и группа ни разу не собиралась вместе. Ходил слух, что полковник в заграничном турне, где-то на Каймановых островах, а за кем охотится - неизвестно. Ох как хорошо было бы с ним сейчас повидаться!..
В конце концов Крученюк его отпустил, потребовав срочно составить справку по делу серийного маньяка Кузи Севастопольского. Предлог для вызова явно надуманный, и это еще больше насторожило Сидоркина. Маньяк Кузя числился за отделом, но конкретно к Сидоркину имел косвенное отношение. Впрочем, как к любому другому сотруднику конторы. Кузя был виртуальной фигурой, на которую повесили несколько нераскрытых убийств и объявили в розыск. Естественно, искать его никто не собирался, потому что, скорее всего, никакого реального Кузи Севастопольского в природе не существовало. Года два назад он был создан воображением неких оперативников, которые уже покинули контору. Мода времени. По сводкам, поставляемым в министерство, бродили несколько вымышленных персонажей, среди них два банкира, один сатанист, один вор в законе по прозвищу Струна и трое американских шпионов, внедренных еще при царе Горохе. Посвященные, включая и Сидоркина, знали об этой мистификации, но только посмеивались в усы: откуда повелась такая мода и кто за ней стоял, объяснить, наверное, не смог бы сам Господь Бог. Правда, как раз в деле Кузи Севастопольского имелись самые убедительные доказательства его наличности: фоторобот, отпечатки пальцев и, уж конечно, ужасные снимки истерзанных жертв, прокручиваемые в теленовостях.