Гражданин тьмы - Страница 103

103

- Тут хватит на десяток зомби.

- Это все не главное, - тянул свое Иванцов. - Понадобится гипноз. Я не владею гипнозом.

- Обойдемся, - сказал Сидоркин. - Слово - великая сила. Оно лечит и убивает. Я читал в какой-то брошюре. Вы сумеете его настроить.

- Молодой человек, - Иванцов приосанился, - есть еще моральные принципы. Осуществляя вашу затею, мы уподобляемся нашим палачам. Разве не чувствуете?

- Мы защищаемся.

- А этот, в чулане? Обрекаем его на верную смерть? Ничего себе - защита. Или для вас он тоже не человек, как и для них? Просто какой-то вонючий россиянин?

Сидоркин понял, что должен найти убедительный ответ, иначе профессора не растормошить. Надин тоже это поняла и смотрела на любимого майора с трепетным ожиданием. За эти дни в ней произошли колоссальные перемены. Она больше не чувствовала себя одинокой. Они провели с Сидоркиным две ночи в одной постели, но их трудно было назвать ночами любви. Она впервые изведала, что значит принадлежать мужчине не телом, а просто раствориться в нем. Если бы ее сейчас спросили, зачем она жила раньше, сказала бы, что не жила вовсе, а колготилась. С отвращением припоминала свои прошлые желания и смутную постоянную жажду какого-то неведомого праздника, которая сопутствовала этим грешным желаниям. Никакого праздника нет и не будет. Надо лишь молиться о том, чтобы ясноглазый темноволосый мужчина не прогнал ее от себя, как нашкодившую собачонку. Праздника нет, но и беды никакой нет, кроме той единственной, которую могла накликать на себя по неосторожности и недомыслию. Оказалось, для счастья нужно совсем немного: только чтобы было от чьей воли зависеть. И чтобы эта чужая, святая воля к тебе снизошла.

- Моральные принципы я уважаю, - сообщил Сидоркин. - Я ведь когда в школе учился, девочки в ранцах презервативы не носили. Но давайте подсчитаем, профессор. Вы жалеете того, кто в чулане. Я вас понимаю. Не хотите брать на душу грех. А я жалею вас, себя, Надюху, вашу жену, сына и дочь. Всего выходит шестеро. Их никто не спасет. Против одного. На чьей стороне перевес? Я имею в виду моральный.

Иванцов закашлялся, провел рукой по впалым щекам. За время, проведенное в хосписе, он сбросил килограмм пятнадцать.

- При чем тут мои дети и супруга?

- Ольгу давно подписали, спросите у Надюхи. Виталика и вашу супругу завалят до кучи. Господин Ганюшкин большой любитель выжженной земли. Никаких следов не оставляет.

- Про Олю - это правда? - спросил Иванцов у девушки.

- Антоша никогда не врет, - уверила Надин, - Ее как раз на Громяке подловили. Не знаю, в чем провинилась, но приговорили - это точно.

На Иванцова было жалко смотреть: глаза опрокинулись в череп, хотел прикурить, да сигарету сунул в рот не тем концом.

Сидоркин его приободрил:

- Не волнуйтесь, Анатолий Викторович. Он подавится. Я, конечно, мог бы сам его взять, но подбираться долго. У него знаете, какая охрана? Побольше, чем у президента. А я сейчас один. От конторы отрезали, единственный дружок приболел некстати.

- Что с ним? - озаботилась Надин.

- Что-то вроде свинки, - нехотя сообщил Сидоркин. - Поправится, но не скоро.

- Так чего мы лясы точим? - засуетился Иванцов. - Давайте начинать...

Двойник ничего про себя прежнего не помнил, ни кто он, ни откуда, ни где живет, но в образ Громякина входил с напрягом, с непонятным внутренним сопротивлением. Первую беседу Иванцов провел с ним наедине, Сидоркин с Надин сидели в соседней комнате и подслушивали через неплотно прикрытую дверь.

- Я ваш друг, - объявил Иванцов. - Вы должны мне доверять.

- Понимаю, - согласился двойник. - Похмелиться бы неплохо. Трубы горят.

Выглядел он действительно неважно: кожа серая, взгляд тусклый, пустой. Впечатление, что того гляди сблюет. Таких Иванцов нагляделся в хосписе предостаточно. Особенно по выходным, когда, как правило, поступала очередная партия сырца. Сам под мозговую стерилизацию не попал, потому что его разрабатывали по учебной программе, но состояние "чистого листа" было ему хорошо знакомо. Сидящему перед ним человеку было не просто плохо, ему было - никак. Кто не испытал этого "никак" на себе, тот все равно не поймет. Жутковатая, противоестественная штука. Не умер и не живой - вот что это такое. А человеку свойственно все же прислоняться к одному краю. Однако характерная для россиянина мысль о том, что горящие трубя можно затушить с помощью зелья, свидетельствовала, что двойник не погрузился в полную апатию. Для начала Иванцов запустил простейший тест, чтобы проверить умственный потенциал двойника, который, кстати, даже в таком удрученном виде, Надин права, смахивал на настоящего Громяку. Если представить, что он хряпнул водки и, размахивая руками и гримасничая, вылез на трибуну ораторствовать, - получится точная копия.

Иванцов набросал на бумаге разноцветными фломастерами несколько геометрических фигур и спрашивал, тыкая пальцем:

- Это что? А это? А это?

Из всех фигур двойник определил две: треугольник и круг, а из всех цветов различал только красный. Даже зеленый ромб у него тоже оказался красным. Вывод: деградация, близкая к абсолюту, к усредненной россиянской массе, но нельзя исключить и симуляцию, в которой кто-кто, а сам Иванцов достаточно поднаторел.

- Прекрасно, - похвалил он. - Теперь давайте побеседуем на отвлеченные темы. Значит, как вас зовут, не помните?

- Никак не зовут, - буркнул двойник. - Похмелиться не даете, а спрашиваете.

- Об этом позже... Но без имени нельзя, неприлично. Давайте пока условно называть вас Владимиром Евсеевичем.

103