Гражданин тьмы - Страница 82

Надин рассмеялась:

- Бросьте, Анатолий Викторович. Никто его до вечера не отпустит. После промывки желудка ему еще сделают укорот. Неужто вы боитесь молоденьких давалок?

Иванцов покраснел.

- Чего мне бояться? Я мужчина кондиционный. Если угодно знать... - На этом прикусил язычок. Излишняя похвальба была неуместна.

Блондинка подхватила его под руку и повела через парк. Просторный, насквозь прожаренный солнцем, он был наполнен людьми. Прогулка до обеда была обязательной, режимной, как и процедуры. Как обычно, на волейбольной площадке рубились две команды, делали подачи, вопили при удачном приеме, хотя играли без мяча. Точно так же вели себя игроки в настольный теннис, веселые, оживленные, человек семь за столом, но с одной ракеткой на всех. Тут и там прохаживались санитары, зорко наблюдая, нет ли где-нибудь сбоя. У железных ворот курили два незнакомых омоновца. Чубайс выволок из кустов на веревке упирающуюся, захлебывающуюся в истеричном блеянии козу. Все естественно, привычно, мирно, как в любом другом санатории. Иванцов затормозил возле шахматистов, узнав обоих: правозащитник Ковальчук и лидер фракции Госдумы, либерал-патриот Жирик. Оба угрюмые, сосредоточенные. Жирик, помолодевший в сравнении с собой прежним лет на двадцать, но легко узнаваемый по бирке на груди, где так и было написано: "Я - Жирик. Однозначно". На доске не было фигур, но Иванцов на тонком уровне уловил, что победа склоняется в сторону либерала. Когда проходили мимо, тот насмешливо бросал правозащитнику:

- Ну что, сдаешься, козел?! Здесь тебе не в бункере у Басаева.

Иванцову хотелось досмотреть партию, но девица дернула его за руку, увлекла дальше. Из пограничной зоны на них с ревом выпрыгнул здоровенный овчар, но немного не дотянулся, лязгнул пастью вхолостую. Некий проблеск сознания ослепил Иванцова:

- Фокс, дурашка, не узнаешь?!

Пес зарычал, дернулся еще разок: цепь не пускала.

- Анатолий Викторович, ну что вы как маленький! Дался вам этот песик.

- Но мы знакомы, я вспомнил. Я его приручил.

- Не вы, - шепнула Надин, прильнув к его боку и жарко обняв. - Тот был другой человек.

- Наверное, - согласился Иванцов. - Но вот что странно. Я - другой, а собачка та же самая.

Обогнули часовенку-крематорий и внезапно очутились словно в другом измерении. Тихая полянка, укрытая деревьями, как шатром. Все звуки долетали сюда приглушенными, смазанными, и даже автоматная очередь (видно, озорники омоновцы пустили свинцовый веер над головами волейболистов, они частенько так развлекались) воспринималась как стрекот кузнечиков. Лишь черный дым из трубы крематория оседал в ноздрях зловонной гарью. Похоже, сегодня обрабатывали "нулевой" контингент: забракованных бомжей, бродячих пенсионеров.

Надин присела на пенек, Иванцов - на другой. Протянула пачку сигарет. Иванцов сигарету взял, послушно прикурил от поднесенной зажигалки, но был в недоумении. Девица не спешила раздеваться. Может, хотела, чтобы он начал первый?

- Чего ждем? - спросил игриво и потянулся к молнии на боку ее комбинезона.

Надин отстранила его руку.

- Анатолий Викторович, хватит валять дурака. Я сегодня ухожу.

- Уходишь? Куда? Неужто на выездной семинар? Он недавно слышал про эти семинары, куда отправляли самых отличившихся пациентов, самых выздоровевших, самых перспективных. В груди шевельнулась зависть. У Надин задрожали губы:

- Анатолий Викторович, миленький, ну пожалуйста! Сделайте что-нибудь. Придите в себя хоть на минутку. Я же не могу вас оставить одного.

Не столько слова, сколько плачущий голос и гримаса отчаяния что-то сдвинули в его рассудке. Он понял, чего она ждет. Заторопился.

- Ага, я сейчас!.. - Скинул армейский ботинок и за черную головку вытянул из подошвы длинную блестящую титановую иглу - бесценный подарок Макелы. Примерился и вонзил ее в нервное сплетение под коленной чашечкой.

Острейшая боль, хлынув через рецепторы позвоночника в мозг, мгновенно привела его в чувство, сорвала черную пульсирующую повязку с глаз. Из глубины естества, как из подземных недр, высунулась испуганная мордочка прежнего, не до конца аннигилированного человека, заполошного специалиста по социальным конфликтам, доктора, прости господи, каких-то наук. Внешне это никак на выразилось. Иванцов закашлялся, затушил сигарету, скользнул по сторонам пробужденным, прозревшим (интересно, надолго ли?) взглядом. Отрезал категорично:

- Я никуда не побегу. Мне некуда бежать.

- Как некуда, Анатолий Викторович? У вас жена, дети. Сын и дочь. Сын - бизнесмен, дочь - вся в политике. А вы говорите "некуда".

Воспоминание, более острое, чем игла, кольнуло его в сердце. Возникли из небытия красавица Оленька, нежнейший цветочек, пушинка родная, и сосредоточенный, вечно нахмуренный супермен Виталик, и за ними, словно в прозрачной дымке, заплаканное, осунувшееся, драгоценное лицо Машеньки, незабвенной супруги; по памяти, как по паркету, прокатился гомон черноголовых детишек, которые.. приходили к ней на уроки.

- Их никого уже нету, - сказал он.

- Как нету? Опомнитесь, Анатолий Викторович! Оленькой я виделась совсем недавно. Она жива-здорова. Работает у Громяки советником.

- Нет, - уперся Иванцов. - Ты ничего не знаешь Надя... Кажется, вы вместе с Олей учились?.. Их никого больше нет: ни Оли, ни Виталика, ни Марии Семеновны Их еще раньше изменили. Они меня сюда и сплавили переделку.

Надин погладила его по руке:

- Не правда... Никто вас сюда не сплавлял. Оленька по прежнему любит, и жена ждет. За Витальку не ручаюсь, он всегда был деревянный. Это все терапия, Анатолий Викторович. Они вас залечили. Вы проходите по важной программе переработка интеллигенции на пользу Европе. У них по программе все время сбои, а с вами получается. Поэтому держат так долго. Иначе давно отправили бы в отстойник.