Гражданин тьмы - Страница 83

- Интересно знать, - Иванцов ей не верил, вдобавок чувствовал, что понимание, обретенное через боль, вот-вот исчерпает себя, - почему ты такая умная? Тебя тоже лечат, а рассуждаешь, как будто одна из них.

- Ах вот в чем дело... - Надин улыбалась невесело, - Я же классная шлюха. Умею себя подать. На меня япошка глаз положил. Да и сам Гнус не прочь побаловаться. Оба хотят иметь меня в натуральном виде. Поэтому дали отсрочку... Анатолий Викторович, решайтесь. Сегодня мы должны уйти. Шанс очень хороший.

- Мы уже уходили один раз, - напомнил Иванцов. Надин задумалась, сказать или нет? Намекнула:

- Нам помогут. Анатолий Викторович, другого шанса не будет.

Иванцов заговорил как-то отстранение, словно прислушиваясь к самому себе:

- Спасибо, Наденька, но не хочу. Не хочу возвращаться туда, где был. Сказать по правде, я благодарен этим подонкам. Лекарствами или еще как-то, они вернули мне первобытное состояние покоя. Теперь я знаю, что такое быть частью природы, растением. Больше мне ничего не надо... Ты зовешь обратно в люди, да? Но ведь я стану не просто человеком, а интеллигентом. Господи помилуй.. Нет ничего подлее и омерзительнее этих странных существ, мнящих себя выше других по той единственной причине, что умеют связывать слова в длинные предложения... Опять видеть кривляющиеся, глумливые, паскудные рожи на экране и сознавать, что ты один из них? Наденька! Да по мне лучше сдохнуть прямо здесь и сейчас.

Надин поразила тихая бессмысленная ярость человека, которого когда-то боготворила.

- Стыдно, Анатолий Викторович. Вас просто сломали, превратили в животное - и вы радуетесь этому. Стыдно! Вы ли это?

На секунду Иванцов смутился, но не успел ответить. В голове что-то громко щелкнуло, потекла блаженная истома, и былой человечек, осколок минувшего века, высунувшийся ненадолго, поспешил укрыться в поджелудочной железе. Иванцов бодро ухватил девушку за бочок.

- Детка, чего медлим? Пли пришли языком трепать? Надин чуть не заревела, но самообладание ей не изменило.

- Погоди, миленький, сейчас, сейчас... - отобрала у него иглу, нагнулась и аккуратно ввела ее в углубление в подошве.

Иванцов воспользовался моментом и повалил ее на траву. "Лишь бы Макела не засекла, - подумал он с опаской, - Хорошая женщина, но некультурная. Изувечит обоих..."

* * *

Сидоркин попадал в разные переделки, иногда ему казалось, что прожил уже две жизни, а не одну даром что молод, но поганее места, чем хоспис "Надежда", не встречал. Рекомендация у него была надежная из надежных, от Пакулы Сипатого, ближайшего сподвижники Ганюшкина, проверить ее ничего не стоило, поэтому в хосписе его приняли хорошо и сразу без всякой волокиты поставили на ответственную работу - истопником в крематории. Истопник - это по фене, на самом деле работа заключалась в том, что Сидоркин, как белый человек, сидел за современным компьютерным пультом управления и следил за режимом в топках, по необходимости добавляя или убавляя напряжение. Конечно, за ним неусыпно следили, и конечно, ему предстояло пройти общепринятую коррекцию личности, о чем его предупредил Клим Падучий, директор крематория, но Сидоркин и не рассчитывал задерживаться здесь надолго. Оперативная задача простая: законтачить с Марютиной и вызволить ее отсюда, как обещал. То, что он попал в крематорий, было и хорошо и плохо. Хорошо, потому что можно спокойно разобраться в обстановке, а плохо, потому что оказался отрезанным от основного здания и от всей проходящей там жизни. Крематорий полноценно функционировал по ночам, днем Клим Падучий запирал его в каморке с маленьким зарешеченным окном и железной койкой, застеленной солдатским ватным матрацем. Оправляться тоже приходилось прямо здесь, в помойное ведро. На второй день Сидоркин взбунтовался и потребовал, чтобы его выводили на прогулку.

- Я вольнонаемный, а не зэк, - сказал он. - И здесь вроде не тюряга. Что за дела вообще?

Клим Падучий, которому он высказал свои претензии, искренне удивился:

- При чем тут вольнонаемный или нет? Порядок для всех один. Лучше, парень, не шебуршись. До тебя тоже один туг сидел и шебуршился. Знаешь, где он теперь?

- В топке? - догадался Сидоркин.

- Почти.

- Но ты сам свободно передвигаешься. Уходишь когда хочешь.

- Со мной не равняйся, - насупился начальник. - Я второй год на программе, а ты неизвестно откуда взялся. Даже на дезинфекции не был. Кто тебя прислал, тому и жалуйся.

- Тогда у меня заявление.

- Чего?

- Передай начальству, без прогулок я не согласен. Пусть увольняют.

- Шутник, - хмыкнул Падучий. - Ладно, чего-нибудь придумаем, парень ты вроде неплохой. По какой статье парился?

- По семьдесят второй, - наугад ответил Сидоркин. - Политический я.

С Климом Падучим вся ясно: он не опасен, но и помощи от него ждать не приходится. Скорее всего, попал сюда либо из какой-нибудь московской группировки, либо из префектуры. У него на лбу написано, что невменяемый, но готов исполнять, что прикажут. Похоже, даже не перевоплощенный, а такой как есть от природы. Возможно, помыкался и в бизнесе. Хорошо известный тип исполнителя, но не без тайной думки в душе. Без заветной мечты о халявном миллионе, общей и единой для всех новых русских. Кроме него в крематории крутилось еще одно существо по имени Зяма, полуживотное, получеловек, мускулистый мужичок, словно отлитый из нержавейки, без проблеска света в очах. С ним хорошо было молча покурить в прозекторской. Зяма выполнял всю черную работу: загружал топку, чистил котлы, мыл полы... Сидоркин попытался вступить с ним в контакт, но на все вопросы получал в ответ невнятное мычание, хотя без всякой примеси угрозы. Низшая ступень, продукт полной переработки человеческого сырца. В каком-то смысле воплощенный идеал будущего трудолюбивого, покорного, доброжелательного россиянина. Сидоркин поинтересовался у Падучего, кто такой Зяма и понимает ли он человеческую речь.